[december]

Потрясающая, однако же, вещь - пусть будет здесь. Вот, собственно, оно - миросозерцание Профессора. И, кстати, очень по-лосевски. Я бы подписался под каждым словом - именно так чувствую и считаю.



Дж. Р. Р. Толкиен

МИФОПОЭЙЯ

Посвящается полагающему, что коль скоро

в мифах далеко не все правда, то, стало быть,

они не стоят никакого внимания, даже если это

«ложь, пропетая серебряною трубой».

Филомиф Мизомифу

Ты к дереву относишься прохладно:

Ну дерево, растет себе и ладно!

Ты по земле шагаешь, твердо зная,

что под ногами просто твердь земная,

что звезды суть материи обычной

комки, по траектории цикличной

плывущие, как математик мыслил,

который все до атома расчислил.



А между тем, как Богом речено,

Чей Промысел постичь нам не дано,

как будто без начала и конца,

как свиток, разворачивается

пред нами Время, — и не внять в миру нам

таинственным его и странным рунам.

И перед нашим изумленным глазом

бессчетных форм рои проходят разом, —

прекрасные, ужасные фантомы,

что нам по большей части незнакомы,

в которых узнаем мы иногда

знакомое нам: дерево, звезда,

комар, синица, камень, человек...



Задумал Бог и сотворил навек

камнеобразность скал и звезд астральность,

теллур земли, дерев арбореальность;

и люди из Господних вышли рук —

гомункулы, что внемлют свет и звук.

Приливы и отливы, ветер в кронах,

медлительность коров, сок трав зеленых,

гром, молния, и птиц стремленье к свету,

и гад ползучих жизнь и смерть — все это

Всевышнему обязано зачатьем

и Божией отмечено печатью.

При всем при том в мозгу у нас оно

отражено и запечатлено.



Но дерево не «дерево», покуда

никто не увидал его как чудо

и не сумел как «дерево» наречь, —

без тех, кто раскрутил пружину-речь,

которая не эхо и не слепок,

что лик Вселенной повторяет слепо,

но радованье миру и сужденье

и вместе с тем его обожествленье,

ответ всех тех, кому достало сил,

кто жизнь и смерть деревьев ощутил,

зверей, и птиц, и звезд, — тех, кто в темнице

засовы тьмы подтачивает, тщится

из опыта предвестие добыть,

песок значений моя, чтоб намыть

крупицы Духа, — тех, кто стал в итоге

могучими и сильными, как боги, —

кто, оглянувшись, увидал огни там

эльфийских кузниц, скованных гранитом,

и увидал на тайном ткацком стане

из тьмы и света сотканные ткани.



Тот звезд не видит, кто не видит в них

живого серебра, что в некий миг,

цветам подобно, вспыхнуло в музыке,

чье эхо на вселенском древнем лике

поднесь не смолкло. Не было б небес —

лишь вакуум! — когда б мы жили без

того шатра, куда вперяем взоры

на шитые эльфийские узоры;

негоже землю нам воспринимать

иначе, чем благую Первомать.



Сердца людей из лжи не до конца.

Внимая Мудрость Мудрого Отца,

сколь человек отложенным ни был

днесь от Него, Его он не забыл

и не вполне отпал и извратился.

Быть может, благодати он лишился,

но не утратил прав на царский трон —

и потому хранит поныне он

лохмотья прежней княжеской одежды

как память о былом и знак надежды.

В том царственность, чтобы владеть всем

миром

в твореньи и не почитать кумиром

Великий Артефакт. И наконец,

ведь человек, хоть малый, но творец! —

он призма, в коей белый свет разложен

и многими оттенками умножен

и коей сотни форм порождены,

что жить у нас в мозгу насаждены.

Хоть гоблинами с эльфами в миру

мы населяем каждую дыру

и хоть драконье семя сеем мы,

творя богов из света и из тьмы, —

то наше право! — ибо сотворяя,

творим, Первотворенье повторяя.

Конечно, все мечты суть лишь попытки —

и тщетные! — избегнуть страшной пытки

действительности. Что же нам в мечте?

Что эльфы, тролли? Что нам те и те?

Мечта не есть реальность, но не всуе

мы мучаемся, за мечту воюя

и боль одолевая, ибо мы

сим преодолеваем силы тьмы

и зла, о коем знаем, что оно

в юдоли нашей суще и дано.



Блажен, кто в сердце злу не отвечает,

дрожит, но дверь ему не отпирает

и на переговоры не идет,

но, сидя в тесной келье, тихо ткет

узор, злащенный стародавним словом,

которое под древней Тьмы покровом

давало нашим предкам вновь и вновь

покой, надежду, веру и любовь.



Блажен, кто свой ковчег, пусть даже хрупкий,

построил и в убогой сей скорлупке

отправился в неведомый туман

до гавани безвестной в океан.

Блажен, кто песню или миф творит

и в них о небывалом говорит,

кто вовсе не забыл о страхах Ночи,

но ложью не замазывает очи,

достатка не сулит и панацеи

на островах волшебницы Цирцеи

(не то же ль рай машинный обещать,

что дважды совращенных совращать?).

Пусть впереди беда и смерть маячат, —

они в глухом отчаяньи не плачут,

не клонят головы перед судьбой,

но поднимают песнею на бой,

в день нынешний и скраденный веками

вселяя днесь неведомое пламя.

Хочу и я, как древле менестрель,

петь то, чего не видели досель.

Хочу и я, гонимый в море мифом,

под парусом уйти к далеким рифам,

в безвестный путь, к неведомой земле,

что скрыта за туманами во мгле.

Хочу и я прожить, как тот чудак,

что, золота имея на пятак

(пусть не отмыто золото от скверны

и прежние пути его неверны!),

запрятывать его в кулак не станет,

но профиль короля на нем чеканит

и на знаменах вышивает лики

и гордый герб незримого владыки.



А ваш прогресс не нужен мне вовеки,

о вы, прямоходящи человеки!

Увольте, я в колонне не ходок

с гориллами прогресса! Весь итог

их шествия победного, ей-ей,

зиянье бездн, коль в милости Своей

Господь предел и срок ему положит.

А нет, — одно и то же он итожит,

переменяя разве что названья,

верша по кругу вечное топтанье.



Я к миру не имею пиетета,

где то всегда есть «то», а это — «это»,

где догма от начала до конца

и места нет для Малого творца,

И пред Железною Короной зла

я золотого не сложу жезла!



* * *



Наш взгляд в Саду Эдемском, может статься,

от созерцанья света оторваться

захочет и невольно упадет

на то, что этот Свет дает,

и в отраженьи Истины ясней

мы Истину поймем и вместе с Ней

увидим мы свободное творенье,

в конце концов обретшее Спасенье,

которое ни нам, ни Саду зло

с собой в благие кущи не внесло.

Зла не узрим мы, ибо зла истоки

не в Божьей мысли, но в недобром оке.

Зло в выборе недобром и стремленьи,

не в нотах зло, но в безголосом пеньи!

Поскольку жить по Кривде невозможно

в Раю, - там остворенное не ложно,

и не мертвы творящие, но живы,

и арфы золотые не фальшивы

в руках у них, и над челом, легки,

пылают огненные языки, -

они творят, как Дух велит Святой,

и выбор свой вершат пред Полнотой.



(Перевод С. Степанова)



А посвящение, оказывается, ни кому иному, как К. С. Льюису (как ни странно). Оригинал:



J. R. R. Tolkien

MYPHOPOEIA



To one who said that myths were lies

and therefore worthless, even though

'breathed through silver'.*

Philomythus to Misomythus



You look at trees and label them just so,



(for trees are 'trees', and growing is 'to grow');



you walk the earth and tread with solemn pace



one of the many minor globes of Space:



a star's a star, some matter in a ball



compelled to courses mathematical



amid the regimented, cold, Inane,



where destined atoms are each moment slain.



At bidding of a Will, to which we bend



(and must), but only dimly apprehend,



great processes march on, as Time unrolls



from dark beginnings to uncertain goals;



and as on page o'erwritten without clue,



with sсriрt and limning packed of various hue,



an endless multitude of forms appear,



some grim, some frail, some beautiful, some queer,



each alien, except as kin from one



remote Origo, gnat, man, stone, and sun.



God made the petreous rocks, the arboreal trees,



tellurian earth, and stellar stars, and these



homuncular men, who walk upon the ground



with nerves that tingle touched by light and sound.



The movements of the sea, the wind in boughs,



green grass, the large slow oddity of cows,



thunder and lightning, birds that wheel and cry,



slime crawling up from mud to live and die,



these each are duly registered and print



the brain's contortions with a separate dint.



Yet trees are not 'trees', until so named and seen -



and never were so named, till those had been



who speech's involuted breath unfurled,



faint echo and dim picture of the world,



but neither record nor a photograph,



being divination, judgement, and a laugh,



response of chose that felt astir within



by deep monition movements that were kin



to life and death of trees, of beasts, of stars:



free captives undermining shadowy bars,



digging the foreknown from experience



and panning the vein of spirit out of sense.



Great powers they slowly brought out of themselves,



and looking backward they beheld the elves



that wrought on cunning forges in the mind,



and light and dark on secret looms entwined.



He sees no stars who does not see them first



of living silver made that sudden burst



to flame like flowers beneath an ancient song,



whose very echo after-music long



has since pursued. There is no firmament,



only a void, unless a jewelled tent



myth-woven and elf-patterned; and no earth,



unless the mother's womb whence all have birth.



The heart of man is not compound of lies,



but draws some wisdom from the only Wise,



and still recalls him. Though now long estranged,



man is not wholly lost nor wholly changed.



Dis-graced he may be, yet is not dethroned,



and keeps the rags of lordship one he owned,



his world-dominion by creative act:



not his to worship the great Artefact.



man, sub-creator, the refracted light



through whom is splintered from a single White



to many hues, and endlessly combined



in living shapes that move from mind to mind.



Though all the crannies of the world we filled



with elves and goblins, though we dared to build



gods and their houses out of dark and light,



and sow the seed of dragons, 'twas our right



(used or misused). The right has not decayed.



We make still by the law in which were made.



Yes! 'wish-fulfilment dreams' we spin to cheat



our timid hearts and ugly Fact defeat!



Whence came the wish, and whence the power to dream,



or some things fair and others ugly deem?



All wishes are not idle, nor in vain



fulfilment we devise - for pain is pain,



not for itself to be desired, but ill;



or else to strive or to subdue the will



alike were graceless; and of Evil this



alone is dreadly certain: Evil is.



Blessed are the timid hearts that evil hate,



that quail in its shadow, and yet shut the gate;



that seek no parley, and in guarded room,



though small and bare, upon a clumsy loom



weave tissues gilded by the far-off day



hoped and believed in under Shadow's sway.



Blessed are the men of Noah's race that build



their little arks, though frail and poorly filled,



and steer through winds contrary towards a wraith,



a rumour of a harbour guessed by faith.



Blessed are the legend-makers with their rhyme



of things not found within recorded time.



It is not they that have forgot the Night,



or bid us flee to organized delight,



in lotus-isles of economic bliss



forswearing souls to gain a Circe-kiss



(and counterfeit at that, machine-produced,



bogus seduction of the twice-seduced).



Such isles they saw afar, and ones more fair,



and those that hear them yet may yet beware.



They have seen Death and ultimate defeat,



and yet they would not in despair retreat,



but oft to victory have turned the lyre



and kindled hearts with legendary fire,



illuminating Now and dark Hath-been



with light of suns as yet by no man seen.



I would that I might with the minstrels sing



and stir the unseen with a throbbing string.



I would be with the mariners of the deep



that cut their slender planks on mountains steep



and voyage upon a vague and wandering quest,



for some have passed beyond the fabled West.



I would with the beleaguered fools be told,



that keep an inner fastness where their gold,



impure and scanty, yet they loyally bring



to mint in image blurred of distant king,



or in fantastic banners weave the sheen



heraldic emblems of a lord unseen.



I will not walk with your progressive apes,



erect and sapient. Before them gapes



the dark abyss to which their progress tends -



if by God's mercy progress ever ends,



and does not ceaselessly revolve the same



unfruitful course with changing of a name.



I will not treat your dusty path and flat,



denoting this and that by this and chat,



your world immutable wherein no part



the little maker has with maker's art.



I bow not yet before the Iron Crown,



nor cast my own small golden sceptre down.



*



In Paradise perchance the eye may stray



from gazing upon everlasting Day



to see the day-illumined, and renew



from mirrored truth the likeness of the True



Then looking on the Blessed Land 'twill see



that all is as it is, and yet made free:



Salvation changes not, nor yet destroys,



garden nor gardener, children nor their toys.



Evil it will not see, for evil lies



not in God's picture but in crooked eyes,



not in the source but in malicious choice,



and not in sound but in the tuneless voice.



In Paradise they look no more awry;



and though they make anew, they make no lie.



Be sure they still will make, not being dead,



and poets shall have flames upon their head,



and harps whereon their faultless fingers fall:



there each shall choose for ever from the All.





* To C.S.Lewis